Над крышами домов всходила полная луна. Жестокая, кроваво-красная, похожая на расширенный от ужаса зрачок. Кто-то боялся такой луны, кто-то любовался её совершенством. Никита ненавидел луну. Он шёл домой, разглядывая пыль под ногами, лишь бы не смотреть в небо, лишь бы сберечь глаза от кровавого света. А луна смеялась над ним, она обещала Никите долгую ночь.

Ночь боли. Ночь страха. Ночь охоты...

Дверь заперта на оба замка, окна задёрнуты плотными шторами, зажжены все люстры, светильники и настольные лампы. Ни в одном углу, ни в одной щели не должно остаться места тьме. Только так можно продержаться.

Снотворное сделает только хуже, оно подарит пару часов сна, но пробудится от него уже зверь. Могут помочь две таблетки димедрола и кружка тёплой воды. Димедрол успокоит, расслабит, позволит не вставать с кресла всю ночь. Если повезёт...

Последний раз Никита сорвался ровно два месяца назад, весной, когда ещё не стаял снег. Ему захотелось пить, он вышел на кухню, открыл кран. А оттуда полилась ржавая вода, настолько ржавая, будто текла она из трюмов поднятого Титаника. С того самого момента Никита не помнил себя, ненависть взяла над ним верх. Кран закрыл он уже утром, после того, как смыл кровь.

А началось всё с того злополучного похода четыре года тому.

Никита, его невеста Люда и их общий приятель Миша Лавров вместо того чтобы, как все нормальные люди, провести отпуск где-нибудь у тёплого моря, решили отправиться в тайгу, несмотря на гнус, клещей и прочую нечисть.

Костёр уже догорал, и Люда улеглась спать, а мужчины решили принять "по маленькой" на сон грядущий. Миша как раз разливал водку по походным жестяным стопкам, когда появился бешеный волк. То что он был бешеным понял бы и ребёнок: волк бежал прямо к людям не пугаясь ни их запаха, ни огня; он был один. Из пасти капала слюна.

Миша тут же бросился расчехлять ружьё, а Никита не смог сдвинуться с места, на его напал жесточайший ступор. Он и пальцем пошевелить не мог. Оцепенение прошло лишь когда закричала Люда. Если бы она не прятала в спальник руки - у неё был бы шанс отбиться, а так снаружи осталась только голова и шея.

Никита отпихнул волка, прокатился по земле вслед за ним, а потом пришлось закрываться руками от клыков зверя. Волк навалился сверху, и Никите никак не удавалось оттолкнуть его ногами, на лицо капала слюна и собственная кровь. Рукава куртки и кожа от запястий до локтей медленно превращались в лоскуты. Хотелось плакать, от боли, и от беспомощности.

Миша спустил курок, и волк отлетел куда-то в сторону. От грохота выстрела испугался Никита, сам Миша и даже старый лес, многое повидавший на своём веку. Не испугалась только Людмила, в этом мире ей уже нечего было бояться.

Будь проклят экстремальный туризм.

Привычное кресло. Чашка на подлокотнике.

Никита сморел в одну точку и слушал тиканье часов. Время ползло медленно, как черепаха, как улитка. Но он времени не замечал. Он вообще не замечал ничего, кроме этой точки на обоях.

Как ни странно, спать не хотелось, спать было лень. Лень было вставать и идти в туалет опорожнять мочевой пузырь, лень было протянуть руку к кружке и выпить воды, лень было даже моргать.

А луне этой ночью оставалось жить три часа. Сейчас она царила в небе. Она была ярче звёзд, ярче фонарей и окон домов. В её свете тонул весь город, её свет лежал на крышах, как грязно-серый снег.

У Никиты был свой свет, тёплый, искусственный. Он успокаивал его, берёг, отгораживал от жестокого лунного света. Пока не погас...

Никите тогда крупно повезло - они успели добраться до больницы, прежде чем вирус добрался до мозга. И вакцина от бешенства его спасла. Только он этому совсем не радовался. Он остался один.

Но видимо тот волк был не просто бешенным, потому что в первое же полнолуние - как раз в день похорон - Никита завыл на луну. Он не знал, почему он это делает, он боялся своего воя. Но он выл. Никита выл в своей бетонной коробке, как запертый в клетку, покалеченный зверь. Жалость и боль были в его вое, только жалость и боль. Но когда Никита разглядел в чёрном небе луну, на смену вою пришло глухое рычание. Боль легко обратилась в ненависть. Ненависть к тем, которые смеются за стеной, к тем, у кого всё хорошо, к тем, кому не приходилось хоронить свою любовь.

Что-то тёмное, звериное поднималось из глубины души, из дальних уголков мозга. Яд проникал в сердце и разносился по всему телу, захватывал власть. Никита не сопротивлялся, он просто не хотел. Все эти "держи себя в руках", "будь мужчиной", "не переживай", все эти пустые слова заглушило голодное клацанье волчьих клыков.

Никиту охватило безумие. Он принялся рвать на себе одежду. Рубашка, брюки. Он рычал, слюна текла по подбородку. Длинные, изогнутые ногти царапали кожу, будто помогая прорастать жёстким серым волоскам. Ноги не держали, и Никита упал на четвереньки, схватил зубами какой-то лоскут, замотал головой, выплюнул. Дышать было гораздо легче с высунутым языком, а хвост, стегая по бокам, немного успокаивал. Жёлтые глаза блуждали по обстановке квартиры, пока не остановились на входной двери.

На улице Никита взял след жертвы. Не добычи, а именно жертвы, он не хотел есть - он хотел убивать. Слабый, но удачливый, глупый, но умеющий лгать, паршивый агнец, он был просто предназначен для жертвы. Он курил в своей машине, открыв дверь, и любовался ночным небом. Никита подкрался почти вплотную и прыгнул.

Человек даже не закричал, стальные клыки разодрали ему горло в два приёма...

Никита задрожал всем телом. Такой уютный светлый мир в одно мгновение захватила тьма. В одно мгновение он лишился своей защиты от жестокой луны, от зверя, сидящего внутри.

Сопротивлялся Никита с полминуты, а потом пришёл фатализм, такой обычный после димедрола. Никита понял, что сегодня ему просто не повезло, и смирился с последствиями этого невезения.

Никита поднялся с кресла, при этом задел кружку и та упала, но не разбилась. Вода длинной лужей растеклась по полу. Никита даже не обернулся. Он не спеша подошёл к окну, медленно протянул руку к занавеске и сдвинул в сторону.

Похоже, свет отрубило во всём районе, не горели даже фонари. В потемневших окнах кое-где уже зажглись свечи, в кухнях голубовато светили газовые конфорки. "Холодильник потечёт", - вяло подумал Никита и взглянул на луну.

Идеальный серый круг, слуховое окошко в мир холодного света. Стекло в нём пыльное, с потёками дождевой воды, кое-где подкопченное. И глаз от него не оторвёшь, как будто ты заперт на глухом тёмном чердаке, и это окошко единственный источник света и надежды.

Луна полностью захватила Никиту, она просто стёрла его личность и отдала тело во власть зверя. И без того немногочисленных мыслей не стало совсем, и Никита не замечал, как его ногти соскребают краску с подоконника.

Луна была центром вселенной, началом отсчёта. Она отталкивала галактики и притягивала взгляды. Вокруг неё вращалась Земля, а никак не наоборот. Она однажды породила разум и еженощно порождала безумие. Она оставалась последним осколком реальности в кошмарном сне существования. В кошмарном сне ликантропа...

Потом волчьи лапы бились в дверь, неуклюже поворачивали ручки замков, освобождали путь к свободе. Потом запахи улицы кружили голову, и адреналин закипал в крови. И снова когти шуршали по асфальту, и снова жертва успевала только испугаться.

От жертвы сильно пахло алкоголем и табаком. Кровь толчками выплёскивалась из разорванного горла, как пиво из покатившейся по земле банки. Луна путалась в троллейбусных проводах и опускалась за серый бетонный забор.

Первое время Никита думал обратиться куда-нибудь за помощью. Только, он быстро понял, что ему вряд ли кто-то поверит. В лучшем случае над ним бы посмеялись, в худшем - упекли бы в психушку. А когда б стало понятно, что Никита действительно оборотень, его бы запихнули в здание с толстыми стенами, полное людей в белых халатах, накинутых поверх мундиров. А там и тяжкие будни собачек Павлова показались бы райской жизнью.

Так что все официальные учреждения Никита обходил за версту. Оставались - неофициальные.

Одна дама сонно разглядывала Никиту из-под накладных ресниц, потом поводила маникюром по ладони, взяла десятку баксов за беспокойство и посоветовала обратиться к шаману. Шаман в кроссовках "Adidas" и длинной кожаной рубахе с побрякушками, долго скакал перед ним и бил в бубен. Потом он дал Никите какой-то травы пожевать, от которой его чуть не вывернуло наизнанку. В заключение шаман торжественно сообщил, что злой дух изгнан, и потребовал платы за труды.

Но злой дух, конечно же, остался.

Мише Никита рассказал сразу же после первого случая, ещё до всяких гадалок и шаманов. Миша сперва решил, что всё это идиотская шутка, а когда Никита предложи ему подождать полнолуния и убедиться самому, он просто покрутил пальцем у виска. С тех пор их дружба кончилась.

А вскоре Миша погиб. Свалился с моста по пьяни. Были даже свидетели, утверждавшие, что он нёсся сломя голову, будто убегал от кого, оступился и каким-то чудом перелетел через ограждения. И упал он не в реку, а на заасфальтированную набережную. С шестиметровой высоты. А случилось это несчастье ночью. В полнолуние.

Очнулся Никита на полу в прихожей. Первым делом он зашёл в ванную, стараясь не глядеть в зеркало, и принял душ, смыл с тела бурую корку, вычистил из-под ногтей засохшую кровь, прополоскал рот, чтобы избавиться от ржавого привкуса. Тут же замочил грязную одежду, в одном из тех порошков, что спасают от любых пятен. И только теперь он отправился на кухню и сварил себе крепкий кофе, и долго пил его, грея чашкой ладони.

Чувствовал он себя ужасно. Ныли все мышцы, ломило суставы, голова гудела как с похмелья, а от голодной слабости дрожали руки и темнело в глазах при малейшем напряжении. Получше стало часа через полтора, когда Никита позавтракал и улёгся под одеяло.

В телевизоре огненно-рыжая девица убеждала аудиторию в преимуществах свободной любви. Аудитория не поддавалась. Особенно усердствовала близорукая особа неясного возраста, глядя на которую вспоминался известный афоризм про красоту женщин и количество водки. Никита переключил канал. Здесь очередной мент ловил очередного бандита. Мент пил в рабочее время с сослуживцами, угрожал подозреваемым, водил знакомства с авторитетами и обходился наглостью вместо санкции прокурора, в общем, был нормальным честным ментом. А вот бандит был "плохим", то есть "беспредельщиком", в противоположность "хорошим", помогавшим следствию. И рожу он имел квадратную, бритую и злобную, чтобы зрители, не дай бог, не стали ему сочувствовать. Никита ещё раз щёлкнул пультом...

- А теперь криминальные новости, - вещал диктор, глядя прямо в глаза. - Этой ночью новое жестокое убийство потрясло город. Тело мужчины обнаружил дворник в сквере около станции метро "Восток". Имя жертвы в интересах следствия пока не разглашается...

Появилась картинка. Снимали с порядочного расстояния, и качество оставляло желать. Труп лежал на асфальтовой дорожке, у самого края. Пивной банки рядом уже не было. У тела сидел на корточках человек в резиновых медицинских перчатках и что-то внимательно рассматривал.

- Оперативники считают, что это преступление дело рук "оборотня", серийного убийцы, за которым сыщики охотятся уже четвёртый год. Подробный рассказ о сегодняшнем происшествии смотрите в передаче "криминальное обозрение" поздно вечером на нашем канале. Специальный гость в студии - Евгений Раковкин, полковник милиции, курирующий следствие по делу "оборотня"...

- Нужно посмотреть, - сказал себе Никита. - Нужно не забыть.

Он пару минут слушал обещания миловидной барышни относительно завтрашней погоды. Завтра обещали тёплый солнечный денёк, 25-28 цельсия, лёгкий ветерок. Отличная погода, да к тому же воскресенье. В такой день хорошо собрать своих друзей, родных, и рвануть на природу. Это, конечно, если есть друзья и родные...

Никита выключил телевизор.

Поначалу Никита хотел покончить с собой. Но всё никак не мог решиться. Он понимал, что другого выхода у него нет, однако не мог распахнуть окно или прикоснуться лезвием к коже. От этого глупого страха он даже перестал на некоторое время бриться.

Никите было легче считать себя трусом, чем признать, что ему нравятся эти ночные охоты.

А охоты ему действительно нравились. Под звёздным небом, под полной луной, под шкурой волка не оставалось места неуверенности, страху, сомнениям. Всё было просто: есть добыча, есть охотник; есть слабый, есть сильный. И никакие мысли не забивали голову, никакая мораль и совесть не могли остановить, и уж тем более никакие глупые законы, писанные дураками для идиотов, не спасали жертву. Всего этого попросту не существовало для волка. Волк чувствовал только адреналин в крови, безграничную свободу и жажду убивать. А когда клыки рвали горло человека, и по губам текла горячая кровь, Никита ощущал странное удовлетворение, словно жестокий бог, принесший только что жертву самому себе.

Но себе Никита в этом не признавался. Признаться в этом означало признаться в своей ненормальности. Нормальный человек не должен получать удовольствия от убийства. Не должен. Не должен...

- Слышала, ночью опять человека убили?

- Да ты что...

- Да, какого-то парня прямо у метро зарезали.

- Какой ужас!

Никита стоял в очереди в мясной отдел гастронома. Очередь была небольшой, но продвигалась медленно, из-за того, что продавщицу бросили одну на два отдела. Народ коротал время как мог: пенсионер с военной выправкой читал газету, а две знакомые, прямо перед Никитой, разговорились о зверствах "оборотня".

- Так это какой уже будет, двенадцатый? - спрашивала полная невысокая дама лет сорока, типичная домохозяйка.

- Четырнадцатый! - отвечала подруга с вылинявшим русым хвостиком, выщипанными бровями и в очках; по виду какая-то служащая, возможно секретарша.

- Кошмар какой! На улицу страшно выйти. И куда милиция смотрит?!

- Какое там смотрит! Сами на улицу носа не покажут, как стемнеет.

- Не знаете, не говорите, - вмешался пенсионер. - Каждое полнолуние город патрулируют усиленные наряды.

- А вы будто видели? - огрызнулась "секретарша".

- Видел.

- И не боитесь по улице ночью ходить? - без всякой издёвки спросила "домохозяйка".

Пенсионер красноречиво хмыкнул, давая понять, что всякие там маньяки в сравнении с ним просто шпана, и вернулся к своей газете. Он явно брезговал общаться с простыми смертными, кроме как по необходимости. Никита решил, что до пенсии старик имел чин не ниже полковника, слишком уж он привык к своему превосходству.

В советские времена на стене за прилавком висела схема разделки свиной туши: грудина, огузок, окорок; римские цифры. Никита не знал, почему ему вдруг вспомнилась эта схема. Он просто чувствовал себя как тот лист ватмана, таким же кроваво-красным, измятым и пыльным, разрезанным на куски и вывешенным на всеобщее обозрение. Бессмысленным...

- Слушай, а как я волнуюсь, когда Сашки дотемна дома нету! - пожаловалась "домохозяйка".

- Ага, а если муж во вторую смену...

- Ой, не говори! Не жизнь, а страх сплошной...

- Вы брать что-нибудь будете? - нетерпеливо поинтересовалась продавщица.

- Да, "докторской" грамм восемьсот свесьте.

- Знаешь, Галь, лучше её не бери. Я вчера тут взяла, а она как мыло, никакого вкуса.

- Да?.. - "домохозяйка" задумалась.

- Ну так что берёте? - продавщица начала сердиться.

- Давайте тогда сосисок килограмм, вот этих. Как думаешь, Зин, сосиски нормальные?

- За такую цену должны быть нормальные.

И всё, никакого больше Оборотня, только сосиски, колбасы, рецепт яблочного повидла и здоровье тёти Люды. Для них эти убийства - всего лишь одна из тем разговоров и, может быть, один из сюжетов ночных кошмаров. Они привыкли, как привыкали в тридцатых к чёрным "воронкам". Они в совершенстве владеют техникой самообмана, они убеждают себя, что это их не касается, что от них ничего не зависит. Они прекрасно знают, что это не так, но всё равно верят. Так легче.

- Вам что, мужчина?

- Полкило "докторской", - Никите было плевать на вкус или его отсутствие, последние четыре года для него всё было безвкусным и бесцветным. Кроме охоты.

- Чёрт! Чёрт! Чёрт! - шипел Никита, хватаясь за пульт и включая телевизор.

- ...вы ведь помните, Чикотило вычисляли восемь лет, - говорил негромкий, уверенный голос.

- Да, но условия тогда были другие, - напоминал ведущий. - Партийная бюрократия тормозила следствие, да и у самого Чикотило группа спермы не совпадала с группой крови, что бывает чрезвычайно редко.

Полутёмная студия, оформленная в стиле супрематизма и web-дизайна. За столом сидят двое: слева - ведущий в модном костюме и тёмно-багровом галстуке, справа - гость в милицейском кителе с полковничьими погонами и парой медалей. Полковнику было лет сорок пять, но в его коротком "ёжике" седых волос хватало с избытком.

- Знаете, я не хочу оправдываться, тем более, что оправдываться не в чем. Следственная группа делает всё, что может. Люди работают на пределе возможностей. Но Оборотень оставляет очень мало улик, а свидетелей за четыре года так и не нашлось, хотя они наверняка были.

- Вы уверены, что свидетели были?

- Большой город, четырнадцать случаев. Знаете, уже по теории вероятностей должны быть свидетели. Но их нет, - полковник развёл руками. - Люди думают, что это их не касается, что милиция и без них справится.

- А как может помочь следствию простой телезритель?

- Ну, во-первых, нужно быть предельно внимательным в полнолуние. Лучше по возможности не выходить из дома в тёмное время суток. А если вы заметите какие-то странности в поведении своих соседей и знакомых - звоните в отделение милиции и сообщайте. Нам очень нужна такого рода информация.

- Что ж, будем надеяться, вам повезёт. А сейчас мы прервёмся на рекламу. Потом, Евгений Петрович, мы поговорим о самом Оборотне, о его психологии.

Пока шла реклама, Никита взял телефон и набрал "02". Услышал: "Милиция, дежурный слушает", - и бросил трубку. Ему вдруг стало страшно, оттого, насколько легко можно разрушить всю жизнь. Всего парой слов. И ведь не важно, кто их скажет, главное эти слова знать.

- Мы снова в студии, и говорим сегодня с полковником милиции Евгением Раковкиным об Оборотне. Скажите, Евгений Петрович, какие предположения имеются о психическом состоянии убийцы. И насколько эти предположения обоснованы.

- Ну, это даже не предположение, а убеждение. Уже после второго случая стало ясно, что преступник считает себя оборотнем...

- Считает... - повторил Никита.

- Характер убийств, время совершения, - продолжал полковник. - У нас не возникало сомнений, что он болен ликантропией.

- Болен... - повторил Никита.

- Расскажите, пожалуйста, поподробней о ликантропии.

- Ликантропия - это психическая болезнь, при которой больной считает, будто может превращаться в какое-нибудь животное, чаще всего - волка. У него возникает полная иллюзия превращения.

Никита опустил лицо в ладони и простонал:

- Как вы не понимаете? Как вы не понимаете?..

- Сейчас ликантропия почти не встречается, зато в средние века бывали целые эпидемии.

- И как её тогда лечили?

- Очень просто, - полковник улыбнулся уголком рта, - очищающим огнём, как и любое колдовство.

- Вот, - сказал Никита, - вот чего вы хотите. Вы хотите сжечь меня на костре, убить. Как Жанну Д'Арк, как Джордано Бруно. Как любого, кто не такой как вы.

- Послушайте, Евгений Петрович, - кажется ведущего посетила какая-то светлая мысль, - а ведь Оборотень скорее всего смотрит нашу передачу. Не может же он пропустить выпуск, посвящённый ему.

- Да, скорее всего.

Никита почувствовал странное волнение, как будто его самого сейчас показывали по телевизору.

- Может быть, вы хотите что-то ему сказать? Не знаю - образумить? Может, ваши слова подействуют на него?

- Ну, хорошо, я попробую.

Оператор дал крупный план полковника. Ему было трудно смотреть прямо в объектив, он не привык обращаться к мёртвому стеклянному глазу. От этого Раковкин чувствовал себя не совсем уверенно.

- Послушай, парень, - начал он, - ты не оборотень, ты не превращаешься в волка. Тебе это только кажется, пойми это...

- Кажется? Мне кажется?! Я видел волка в зеркале, я видел следы!

- Это только болезнь, и из-за неё гибнут люди. Разве ты хочешь этого?

- Нет, не хочу, - как-то неуверенно ответил Никита.

- Приди и во всём признайся. Найди в себе силы, будь мужчиной.

- Да?! Чтоб вы бросили меня на костёр?! Сволочи!

- Явкой с повинной ты спасёшь человеческие жизни, может быть и свою тоже.

- Кому ты это говоришь?! Ты это мне говоришь, козёл?! Мне?! Как же ты не поймёшь, придурок, кретин, что я на самом деле оборотень! НА САМОМ ДЕЛЕ!

- Мы ведь всё равно тебя поймаем, ты не спрячешься, не отсидишься. Сдайся сам, так будет лучше для всех.

- А вот это видел?! - Никита выставил телевизору кукиш. - Не дождёшься, легавый! Отрабатывай свою пайку!

- Я всё сказал.

- Да пошёл ты! - рявкнул Никита и вырубил телевизор из розетки. Ума хватило, чтоб не врезать по нему ногой.

Полная луна ползла по небу. Бледная, беспомощная. Она растратила всю свою силу прошлой ночью, когда заставила Никиту пролить кровь. Теперь она была просто небесным телом, глыбой мёртвого камня посреди пустоты. И светила она всего лишь отражённым светом солнца.

Никита сидел в темноте и пил чай, глядя на улицу сквозь холодное стекло. Одно за другим гасли окна домов, ветер раскачивал тени. И не было прохожих под оранжевым светом фонарей. Только однажды прошёл парень, выгуливая мускулистого ротвеллера.

Люди боялись. За четыре года они поняли, что лучше не соваться на улицу в полнолуние. У них выработался рефлекс. А причиной этого рефлекса был он - Никита. Он держал город в страхе, он имел власть над тысячами людей. И ему это нравилось, он чувствовал себя кем-то значимым, кем-то большим и сильным. Да, ему нравились власть и слава, но он не хотел, - чёрт подери! - не хотел получить их такой ценой.

Никита любил вот так сидеть в тишине и ни о чём не думать. Не было никаких проблем, страхов, не было разрывающей надвое вины. Только покой и тишина. И кружка остывшего чая на подоконнике.

Дверной звонок звенел и звенел, звенел и звенел. Не унимался. Пришлось подняться с кровати, натянуть штаны и отправиться в прихожую.

Никита терпеть не мог, когда ему не давали выспаться. С работой он ещё кое-как мог смириться, но с вот таким воскресным вредительством - нет. По чьей-то милости он сегодня не смог поспать и пяти часов.

- Кто? - спросил Никита.

- Это я, - услышал он голос соседа. - Открывай, дело есть.

- Какое ещё дело... - бубнел Никита, отпирая дверь. - Половина десятого, ни свет ни за...

- Спокойно, милиция.

"Капитан Кривошеев Анатолий Сергеевич", - прочёл Никита в удостоверении. И низкий широкоскулый брюнет с фотографии вошёл в его квартиру. Цепочкой Никита никогда не пользовался.

- Главное - спокойно, не дёргайся, - предупредил капитан, пряча пистолет в кобуру.

И всё завертелось как в калейдоскопе. Милиционеры в форме и без, понятые, какие-то прокурорские санкции, вопросы. Его усадили на стул, что-то говорили, злились, что он не отвечает. А он не мог, его так потрясла мгновенная перемена обстановки, что не получалось даже связно мыслить, не то что отвечать на вопросы.

По дому ходили чужие люди, заглядывали во все углы, рылись в шкафах и спрашивали, спрашивали. Среди этих людей Никита узнал и полковника Раковкина, человека из телевизора. Его присутствие и вернуло Никиту к реальности.

- Нет, так ничего не выйдет, - говорил капитан полковнику. - Нужно везти его в отделение и там допрашивать.

- Ваньку валяет?

- Может, валяет, а может и правда с головой не дружит.

- Нашёл! Товарищ полковник, товарищ капитан, нашёл. Нож, под ванной был. Кажется он, - сержант держал за кончик рукоятки небольшой нож с широким лезвием.

Полковник аккуратно принял у него нож, присмотрелся.

- Довольно-таки тупой, и, кажется, не совсем чистый.

- Так он под ванной был? - глупо спросил Никита.

- Ага, очнулся, - обрадовался капитан. - Откуда у вас этот нож?

- В магазине купил. Он же туристский, на него разрешение не надо.

- Понятые, слышали? Подозреваемый признал, что нож принадлежит ему.

Соседи Никиты, теперь уже бывшие, закивали.

- Подождите, вы думаете, что я убивал их этим ножом?

Капитан и полковник как-то вдруг замерли, кажется и дышать забыли. Каким-то своим чутьём они поняли, что подозреваемый начинает сознаваться. Сейчас он всё расскажет.

- Как же вы не понимаете, я на самом деле оборотень. Я становлюсь волком в полнолуние. НА САМОМ ДЕЛЕ!

- Боже мой... - прошептал кто-то из понятых.

- Вы думаете я псих, да? Сами вы психи! Посмотрите, как волк исцарапал входную дверь! Он рвался на волю! Что, не видите?!

Никита тяжело дышал, глаза горели.

- А вокруг жертв были волчьи следы. Ведь так? Не врите мне! Я знаю, что были! Вы просто не хотели верить. Это не помещается в ваших тупых головах!

На лицах милиционеров радость от поимки преступника медленно сменялась горечью от того, что убийца пойдёт не в тюрьму, а в психушку. Но Никита этого изменения не замечал, он находился сейчас в другом измерении, где не было ни милиции, ни понятых, где были только непонимание, страх, ненависть.

- Это болезнь. Вы понимаете? Болезнь! Меня покусал волк, я от него заразился. Вот, смотрите! - Никита вскочил со стула. - Смотрите! - он показал им свои шрамы, белёсые полоски расчертившие кожу от запястий до самых локтей. - Двадцать девять швов, двадцать девять...

Никиту схватили за руки, силой завели их за спину, сковали наручниками. Никита едва удержался на ногах.

- Вы не понимаете, - сказал он, выпрямляясь, - я на самом деле оборотень. И я не могу его контролировать. Это болезнь. Болезнь.

- Ничего, - веско и окончательно, как нож гильотины, - вылечим.

В это утро в аккуратном полковничьем "ёжике" появилась ещё пара седых волос.